Легендарное противостояние ХХ века между Востоком и Западом, а в случае если быть точным Советского Союза и Соединенных Штатов, не могло не спровоцировать и конкурентнсть в сфере искусства. Если советский строй признавался идеологами империи наиболее лучшим в мире, его ракеты самыми сильными, а продукты питания самыми качественными, то и в искусстве, а не лишь в балете, как пел Юрий Визбор, мы обязаны были быть «впереди планеты всей». А коль главнейшим из искусств для нас вечно было кино, то возникает зудящий соблазн сопоставить кинематограф, созидающий по обе стороны океана разножанровую продукцию. Для производительности проводимого нами экспериментами следует все-таки спустить идеологическую составляющую американского и советского кинематографа, потому что идеология в искусстве в лучшем случае является не больше чем попыткой угодить высшему руководству, пускай и выраженной художественными методами.
Было бы верхом безрассудства ассоциировать технические возможности двух супердержав в области кинопроизводства, почему главным критерием определения художественных достоинств южноамериканского и советского кино лучше всего определять чувственную степень его влияния на зрителя. Будто ни крути, одними технологическими или компьютерными эффектами сыт не будешь, и в случае если убрать чувственную составляющую из таких известных американских блокбастеров, как, предположим, «Титаник» либо «Аватар», то можно будет лишь следить на большом экране выставку достижений технологической индустрии двух стран, одна из которых открыто будет уступать по этому компоненту.
Крупнейшей особенностью голливудского кино все-таки считается лобовая пропаганда простых человеческих ценностей, этих как любовь, дружба, преданность, патриотизм и т. д. Поймем собирательный образ главного героя традиционного южноамериканского фильма: простой рубаха-парень, который скептически относится к политическом деятеле, любит женщин, хот-доги и готов с утра до вечера ломать челюсти плохим ребятам, преимущественно выходцам из государств третьего мира. Поместив такого героя в конкретную жизненную ситуацию, режиссер простыми кинематографическими своими всячески старается «вмонтировать» его в систему американских ценностей, не вдаваясь в эти нюансы, как «рефлексия сознания» или «внутренний монолог». На экране южноамериканский зритель должен увидеть череду нехитрых телодвижений, объединенных понятной сюжетной линией, кот-ая обязательно должна закончиться хеппи-эндом, где основной злодей погибает в страшных муках, семь и отечество спасены и все это оканчивается жизнеутверждающей тирадой с определенной долей иронии. Это, так произнести, традиционное клише голливудского кино за некими исключениями, обусловленными бюджетом картины и степенью талантливости такого как или иного режиссера.
Советское неидеологическое жанровое кинотеатр, будучи ограниченным в технических возможностях, воздействует на посетителе другими средствами. Вы никогда не проектировались над тем, почему мы с одинаковым экстазом воспринимаем такие совершенно непохожие по сюжету и жанру киноленты, как «Ирония судьбы…», «Пять вечеров» либо, предположим, «Хрусталев, Машину!» Германа? Все попросту: объединяющим фактором восприятия советского кино возможно считать нашу принадлежность к особенному генетическому коду, сформированному под действием насыщенной истории и необычайной выразительности русского языка. Мы, все что, кто волею судеб жившие на русском и живущие на постсоветском пространстве, независимо от семейства занятий, вероисповедания и пола одинаково чувствуем свои люди до боли черты русского персонажа. Русское кино воспринимается нами не через натуральные человеческие ценности, которые, в силу особенностей муниципального устройства, постоянно подвергались гонениями, а через второстепенные, архаические симптомы, присущие славянской модели ощущения мира. Дадите согласие, что сложно представить себе американского Лукашина, какой выпив с друзьями виски, перепутал свой штат Алабаму со штатом Невада, где возводятся типичные дома с типичными квартирами, двери коих можно открыть своим ключом. Я уже молчу о невозможности широкого проката на американских просторах этих душевных и по-настоящему близких нашему сердечку кинокомедий Гайдая или Данелия, как и больше сложных, но исключительно русских картин, снятых Тарковским либо Сокуровым.
Однако в наш век тотальной глобализации и вкусовой полифонии было бы безоговорочной глупостью противопоставлять эти две киношколы. И голливудское кинотеатр, и старое советское, действуя по одинаковым законам, презентует каждому из нас, независимо от национальности, запоминающуюся иллюзию счастья, и это, наверное, единственный случай, когда все мы Желаем быть обманутыми.
